«ПОЙ, ГАРМОНИКА, ВЬЮГЕ НАЗЛО...»

Ровно 60 лет назад подходила к победной черте битва за Москву и си­бирская 78-я стрелковая дивизия стала 9-й гвардейской, а ее командир Афанасий Белобородое - генералом. Гвардейцы вели бои на Волоколамс­ком направлении — в это время и родилась знаменитая песня «В землянке».

На тихой подмосковной даче коротал последние дни генерал армии Белобородов. Память не давала покоя: все чаще всплывали эпизоды из далекого сорок первого. Совсем неподалеку «в белоснежных полях под Москвой» покоились в братских могилах бойцы его 9-й гвардейской. За­канчивались жизненные запасы и могучего организма сибиряка. Врачи Красногорского госпиталя неоднократно возвращали прославленного генерала с того света, а он при разговорах шутил: «Я ведь уже вел пере­говоры с архангелами, только вспомнить не могу с кем, а уж вы, земные, похороните мое тело к сынкам, с которыми Москву отстоял».

В небольшом дачном доме неподалеку от Волоколамского шоссе за дважды Героем Советского Союза ухаживали порученец, старший мичман Владимир Мутьянов и скромная женщина — экономка Гали­на. Иногда приезжали дети. Мутьянов обычно начинал день с шутки: «Когда, товарищ генерал, тельник наденем: он теплее рубахи, не дай Бог застудитесь?» Афанасий Павлантьевич начинал ворчать, что скорее он мичмана переоденет в пехотную форму, чем своей изменит, но то были разговоры — песню перед завтраком слушали одну— «В землянке».

...Тогда в ноябре сорок первого сибиряки стояли насмерть: всего в сорока километрах за ними была Москва. Командир 131 -го полка Нико­лай Докучаев так и сказал перед атакой: «Не посрамим земли русской!» Артиллеристы 1-й батареи возле совхоза «Бороденки» у реки Озерны в составе семи человек, оставшихся в живых от шестидесяти, несколько часов защищали огневые позиции. Такое не забудешь, когда Белоборо­дов стоял над извлеченными из-под сугробов телами. Возле занесенной снегом пушки лежал политрук Лебедев и продолжал сжимать спусковой шнур орудийного затвора, рядом со снарядом в руках сержант Осинцев, рядовой Окунцов с телефонной трубкой возле уха. На всех бинтовые по­вязки. Этот бой завершал жестокой рукопашной лейтенант Никитин, так и погиб с ломом в руках, с киркой — санинструктор Иванов. Сержант Петр Огнев более часа не давал врагу преодолеть лед Озерны. Жители деревни Ваюхино рассказали, что фашисты со льда увезли четыре гру­зовика убитых.

Только через месяц Белобородов узнал из штабных документов ди­визии «Рейх», которой командовал группенфюрер СС Биттрих, сколько эсэсовцев перебили сибиряки. За четыре недели боев из соединения в 21500 человек у немцев осталось менее трех тысяч.

Многие военные журналисты стремились побывать в дивизии Белобородова. Приехал и известный поэт Алексей Сурков — корреспондент газеты «Красноармейская правда». В то время самые сильные бои шли в линии обороны 258-го полка, которым командовал подполковник Ми­хаил Суханов, туда и попросился поэт. Белобородов дал добро, но поп­росил Алексея Александровича на передовую не ходить.

Афанасий Павлантьевич вспоминал: «Вернулся поэт поздно вече­ром усталый, шинель посечена осколками. Сказал, что уговор выполнил и дальше штаба полка не сделал ни шага. Ни единого... И вдруг у него глаза сделались отсутствующими и стал он повторять:

— Ни шагу... Нет, не то. Ни единого шага не сделал, а до смерти че­тыре шага. Вот так!

Он выхватил из кармана блокнот и карандаш, что-то записал, повер­нулся и вышел. Ну и что поделаешь с поэтами? Творческий процесс! Всю ночь просидел Алексей Александрович над свои блокнотом в землянке, у солдатской железной печурки. Не знал я тогда, что присутствую при рождении знаменитой «Землянки» — песни, которая войдет в народную память как неотъемлемый спутник Великой Отечественной войны».

Позднее Белобородов узнал от Суханова подробности пребывания поэта в полку. В Кашино фашистские танки отрезали штаб от баталь­онов. Автоматически атаковали блиндаж, где находился и поэт. Штабу едва удалось вырваться из окружения, но за деревней попали на мин­ное поле. Там друг за другом, ступая след в след, выбирались из опасной зоны, где смерть сторожила не только в четырех шагах.

Сурков не собирался публиковать эти стихи. Он называл их шест­надцатью «домашними» строками для жены Софьи Антоновны и послал их в письме 27-го ноября. Однажды в редакцию по случаю заглянул ком­позитор Константин Листов и начал просить поэта дать «что-нибудь, на что можно написать песню». Сурков вспомнил и стихах домой и нашел их в блокноте; отдавая их Листову, он и не думал, что из лирического стихотворения выйдет песня.

Композитор появился через неделю, схватил гитару и пропел свою «В землянке». Всем песня понравилась, а после публикации в «Комсо­мольской правде» ее запели всюду, но она оказалась под запретом — Сур­кову указали, что он написал упаднические стихи — «до тебя мне дой­ти не легко, а до смерти четыре шага» — и требовали вычеркнуть слово смерть, но испортить песню уже было невозможно.

— Мы уже пели ее на фронте, — вспоминает Белобородов, — пели на привале и на сцене, под аккомпанемент гармонии и просто так. Эту песню будут петь всегда.

В победные декабрьские дни сорок первого под Москвой о сиби­ряках появилось произведение в прозе. Автором небольшой книжки и контрнаступлении «Восьмое декабря» стал писатель Александр Бек, впоследствии она стала называться «День командира дивизии», героем которой стал наш Белобородов.

О встречах с сибиряком писатель вспоминал так: «...Месяцы битвы под Москвой в качестве военного корреспондента я провел в войсках, оборонявших волоколамское направление. 8-го декабря я сидел рядом с Белобородовым в подвале каменного дома около станции Тучкове Контрнаступление наших войск началось на рассвете. Тот день я зафик­сировал буквально по минутам, начиная с момента, когда увидел Белобородова. Несмотря на бессонную ночь, он был бодр, полон энергии, сил, готов к немедленным решительным действиям. Вплоть до вечера я не отходил от генерала ни на минуту, а когда стемнело, ушел в составе полка, посланного в обход вражеской группировки...

Утром Истра была нашей.

Через месяц я приехал к Белобородову показать гранки уже напи­санной книги, он, прочитав, закричал в своей обычной веселой манере:

— А ну, принесите мне дивизионную печать!

Печать принесли, генерал шлепнул ею в конце гранок и размашисто поставил свою подпись...

Тогда мною завладела мысль нарисовать более обширное полотно о сражении под Москвой. В начале 1942 года, когда фашистов уже отогнали от столицы, ко мне на московскую квартиру зашел Александр Твардов­ский, который в то время работал корреспондентом «Красноармейской правды». А у меня сидел Белобородов. Шумный, горячий, громкоголо­сый, полный жизни, он рассказывал нам о своем детстве в Сибири. Го­ворил, вскакивая с места, громко хохотал, а мы с Твардовским сидели, впившись в него глазами, внимая каждому слову. За генералом пришла машина, но он очень спешил. Необычная тишина воцарилась после его ухода. Ее нарушил Твардовский.

— Настоящий генерал-русак, — не скрывая восхищения сказал он. И потом вдруг: — Хочешь я почитаю тебе «Тёркина»?

Твардовский читал уже написанные главы из «Василия Тёркина», а я — наброски к «Волоколамскому шоссе». Мы поговорили, Твардовский сде­лал очень точные замечания по поводу моего героя, а потом снова сказал:

— Ну до чего же русский этот генерал Белобородов...»

Олег Суханов